Презентация книги Никиты Кривошеина
«Дважды Француз Советского Союза»

8 октября 2014 года в Доме русского зарубежья им. А.Солженицына состоялась презентация книги Никиты Кривошеина «Дважды Француз Советского Союза» (Нижний Новгород: Издательство «Христианская библиотека», 2014).

Писателю, переводчику, общественному и политическому деятелю русской эмиграции Никите Игоревичу Кривошеину судьба даровала принадлежность к неординарному, талантливому русскому роду, выдающиеся представители которого, каждый по-своему, повлияли на его мировоззрение, и сама книга (кстати, замечательно изданная) вне контекста семьи Кривошеиных и их семейного историко-культурного наследия вряд ли бы состоялась.

Дедом Никиты по отцу был прогрессивный государственник, сподвижник П.А.Столыпина по реформированию российской экономики Александр Васильевич Кривошеин. Ему — внуку крепостного крестьянина и сыну солдата, дослужившегося до подполковника, — сам Государь Николай II предлагал возглавить правительство в 1914 году, по достоинству оценив масштаб его государственного мышления, практическую хватку и умение ладить с людьми. А.В.Кривошеина называли «министром азиатской России» за продвижение идеи экономического подъема Сибири, а его так называемый «Новый курс» развития страны (рост промышленности и сельского хозяйства, увеличение объемов железнодорожного строительства, отказ от формирования доходной части бюджета за счет продажи водки и т.д.) помешала реализовать Первая мировая война… О своих поездках с Петром Аркадьевичем Столыпиным А.В.Кривошеин написал книгу «Путешествие в Сибирь», а его биографию под названием «Александр Васильевич Кривошеин. Судьба реформатора» выпустил в свет его сын — Кирилл Александрович. Сам Никита Игоревич рассказ о дедушке дополняет следующим «задокументированным», по его выражению, фактом: в 1921 году, лежа на смертном одре, Александр Васильевич произнес пророческие слова: на восемьдесят лет Россия погрузится во мрак, а затем — воскреснет!..

Дядя Никиты Игоревича — архиепископ Василий (Кривошеин) — известный деятель Русской православной церкви, доктор богословия, признанный патролог. Будучи в эмиграции, Владыка Василий не терял связи с родиной и, начиная с 1956 года, посетил СССР не один десяток раз. Во время последней поездки в Ленинград ровесник века, восьмидесятипятилетний архиепископ Бельгийский и Брюссельский скончался от инсульта и был похоронен там же, на Серафимовском кладбище… Владыка Василий оставил множество богословских трудов, писем, воспоминаний, изданных в России и за ее рубежами…

Отец Никиты Игоревича — Игорь Александрович Кривошеин — личность легендарная, чьей судьбы, по выражению автора мемуаров, хватило бы на десятерых обывателей. Штабс-капитан лейб-гвардии Конной Артиллерии, участник Первой мировой и французского Сопротивления, узник Бухенвальда и Дахау, репатриант и осужденный «агент английской разведки», — действительно, биография Игоря Кривошеина достойна экранизации. Мать Никиты Игоревича — Нина Алексеевна Кривошеина — описала перипетии своей семьи в книге воспоминаний «Четыре трети нашей жизни», которые легли в основу известной киноленты «Восток-Запад». Книга К.А.Кривошеина «Судьба века: Кривошеины» послужила материалом для А.И.Солженицына, — Александр Васильевич и его сыновья стали действующими лицами эпопеи «Красное Колесо»…

«Наша семья если не литературная, то пишущая», — перечислив лишь некоторые труды своих родственников, обобщает Никита Игоревич. Ему самому работать над воспоминаниями помогала супруга — Ксения Игоревна Кривошеина, автор романов «Недоумок», «Пути господни», неутомимый исследователь жизни и творечества м.Марии (Скобцовой). По уважительной причине Ксения Кривошеина — соратник и единомышленник мужа — не смогла прилететь в Москву из Парижа и по праву разделить с супругом успех презентации, о чем Никита Игоревич упомянул с большим сожалением…

Итак, отчего же советский гражданин, сын патриотов-репатриантов, возвратился во Францию, став «дважды Французом» Советского Союза? Ответ на этот вопрос — в самой биографии автора…

Прибыв с родителями в СССР в 1947 году, тринадцатилетний Никита продолжил свое образование: вечернюю школу рабочей молодежи сменил серьезный вуз — Московский институт иностранных языков. В августе 1957 года молодой специалист был арестован КГБ за напечатанную в газете «Le Monde» неподписанную статью о вторжении советских войск в Венгрию. Осужденный по печально известной 58-й статье, Никита Кривошеин отбывал наказание в мордовских лагерях для политзаключенных, где встретил, по его выражению, настоящих, мыслящих, интересных людей — священников, поэтов, инженеров разных национальностей и политических предпочтений.

В течение последующего «свободного» десятилетия Никита Игоревич работал письменным и синхронным переводчиком, сотрудничал с журналом «Новое время» и в 1971 году эмигрировал во Францию. Его отец оказался в лагерях гораздо раньше и, отсидев пять лет из «положенных» «английскому шпиону» десяти (в 1954 году он был реабилитирован), вернулся к семье. Родители, вспоминает Никита Игоревич, уехали во Францию в 1974 году, где и закончили свой долгий и трудный жизненный путь…

Во Франции Никита Кривошеин работал синхронным переводчиком в ЮНЕСКО, ООН, Совете Европы (возможно, отсюда — его особенная интонация — мерное, негромкое «раскачивание» на полутонах, завораживающее и подчиняющее внимание слушателя), публиковал свои статьи и воспоминания в «Русской мысли» и «Звезде», выступал на радио «Свобода», принимал участие в подготовке к изданию духовного наследия архиепископа Василия (Кривошеина)… Он был знаком со многими яркими представителями русского изгнания — к примеру, с героем Франции, представителем старой дворянской фамилии Николаем Васильевичем Вырубовым, — о чем тоже рассказал в своих воспоминаниях…

Представив некоторые фрагменты содержания книги, Никита Игоревич отвечал на многочисленные вопросы слушателей, количество которых, к слову, весьма превышало количество посадочных мест большого конференц-зала ДРЗ. Подросток из Твери и московский пенсионер, бывшая одноклассница автора из Ульяновска и потомок знатного дворянского рода из Парижа, — совершенно разным людям автор был интересен по-своему, и всех их объединяла принадлежность к огромному, подчас противоречивому, Русскому миру…

Свой вечер Н.И.Кривошеин закончил словами благодарности Дому русского зарубежья, Александру Исаевичу и Наталии Дмитриевне Солженицыным — «за наши ориентиры», директору ДРЗ Виктору Александровичу Москвину, с которым автора воспоминаний связывают давние, теплые отношения. Мы же пожелаем Никите Игоревичу семейного благополучия, новых творческих удач и, конечно же, новых интересных встреч в стенах нашего гостеприимного Дома.

Ирина Тишина

"Первая Пасха в «Большой зоне» (предисловие Н.И. Кривошеина)


Из лагеря Сосновка (ныне Республика Мордовия) я вышел в феврале 1961 года, Пасха была недалеко, и я очень ждал Праздника – пойти к Иоанну Воину, что на Якиманке, напротив посольства Франции. Благодаря этому соседству, храм при Советах не закрывался.

«Большой зоной» политические заключенные называли всю территорию бывшего СССР. И действительно, кроме пространства прогулки, за исключением режимных городов (ст. ст. 39-40 «Положения о паспортах»), выбора поесть и выпить, не такой уж большой была разница между Отдельным лагерным пунктом (ОЛП) и тогда еще одной шестой части земной суши. Да и выбор книг для чтения (до появления самиздата) что в тюрьме, что на свободе был почти одинаковым.

"До тюрьмы"

В апреле 53-го, в Великую Пятницу, Иван Бруни, узнавший утром о прекращении «дела врачей», обнял меня, воскликнув: «Скоро наши вернутся!» У него несколько человек сидело, а у меня – только отец. Я ему не очень поверил, но так и вышло.

При жизни т. Сталина, да и сразу после того, как он сгинул, церковь не была переполнена, а мужчин средних лет, не говоря о молодых, было совсем мало. Храм Иоанна Воина, московская квартира Владимира Николаевича Беклемишева и Нины Константиновны Бруни были для меня теми островками нормальности, каждый из которых по-своему служили местом утешения.

Родители В.Н. Беклемишева были владельцами имения соседнего с Кривошеинским (Шклов, под Могилевым), и он рос вместе с моим отцом, братом Олегом и с будущим владыкой Брюссельским и Бельгийским Василием. Только чудо, а Господь чудеса при Советах проявлял в изобилии, избавило Беклемишева от нескольких гибелей, на которые обрекала его одна им носимая фамилия. Его ни разу не арестовали. По ходу всех «истребительных волн», может быть, чекистами было учтено, что он триумфатор малярии и целесообразнее держать его на воле. Владимир Николаевич оставался истово православным, хоть этого не афишировал. Это был увлекательный натурфилософ, знаток поэзии, и не только русской, сам автор прекрасных стихов. В квартире на Песчаной у него оставались старые книги, гравюры Пиранези. Встречи со мной, а позднее с освободившимся моим отцом и с приезжавшим владыкой Василием, он воспринимал как нечто антистатистическое, то есть как чудо. Без его помощи и сердечной любви, всяческой заботы вряд ли бы я доучился до диплома.

У Иоанна Воина настоятелем был отец Игорь, берущий за сердце своими проповедями по тем временам часто дерзкими. И пели здесь очень красиво, похоже на то, как было в Париже. Мое недостаточное по лени присутствие в этой церкви, а внешне я не мог быть там незаметен, не вызвало абсолютно никаких реакций в «Инъязе». В Пасхальную утреню 53-го, как и раньше бывало, отец Игорь до выхода Крестного хода попросил мужчин взяться за руки и образовать цепь, таким образом получился как бы коридор. Но даже на Пасху мужчин было легко пересчитать.

Разговлялись на Большой Полянке у Нины Константиновны, яйца были очень необычные, переделанные в птичек, и прекрасный кекс «Весенний» (под такой этикеткой продмаги торговали куличами). И все-таки это было началом надежды, и не только пасхальной. Хоть еще и не по Салтыкову «праздник пройденных бедствий».

"Пост не по своей воле"

Пять лет позднее, в 1958-м, я пребывал во внутренней тюрьме КГБ при Совете министров СССР, на Большой Лубянке. За ходом календаря можно было следить только по датам на протоколах допросов или на квитанциях при получении передач. Ни тут, ни там никакой пасхалии. Тюрьма в тот сезон из-за событий в Венгрии и московского Фестиваля молодежи и студентов «За мир и дружбу между народами» была полным полна. Но были и здесь свои плюсы: отсутствие ночных допросов, очень не скупой библиотечный режим и главное – раз в десять дней почти обильные передачи от близких. Но этого было все равно недостаточно, поэтому я поглощал вечернюю окаменевшую кашу перловку-шрапнель и зловонную баланду в обед. Но сахара, конфет и дозволенного малого веса колбасы все же было достаточно, чтобы утешить желудок. Передачи от родителей были также узнаваемы по своему составу как их почерк. То было время, простите за клише, самой не промозглой оттепели.

Разносом книг, передач и стрижкой-бритьем болезненными из-за тупости инструмента занимался Максим, единственный из «людей-кукол» («В круге первом») Лубянки, имя которого знали все постояльцы. Даже мой отец получал от него книги в 1954 году, во вторую свою побывку там на переследствии.

Внутреннюю ликвидировали в середине 60-х, и Максим с книгами и машинкой для стрижки последовал вместе со всеми в Лефортово, где много лет спустя с ним имел дело и Владимир Буковский. Максим – единственный из надзирателей (ходил он не в форме, а в сером халате) иногда проговаривал полные предложения – предлог, глагол, сказуемое. Даже доходил иногда до шуток. На вопрос моего сокамерника Вити Карякина: «А что сегодня по телевидению?» – ответствовал: «Ванька-Встанька, вторая серия». Замечу, что ни с кем из его коллег такие перешучивания были просто немыслимы.

Словесный портрет его мне составить исключено, да, наверное, и даже современный компьютерный фоторобот не сумел бы. Уверен, что и у других клиентов его парикмахерской получилось бы не лучше: черноволосый, среднего роста Максим был совершенством безликости и безличности. И это, несмотря на его способность говорить фразами.

В какой-то из десятых дней появляется Максим в камере с бумажным пакетом: «Распишитесь». Передача! Я не берусь восстановить ее ассортимент полностью, но она содержала то, что испытывали родители, собирая ее и стоя в очереди к окошку на Кузнецком для вручения дежурному тюрьмы. Среди съедобного – три красных крутых яйца! Радость, благодарность, перенос себя к Иоанну Воину, молитвам. От той передачи оставалось уже совсем малое, когда неожиданно после баланды надзиратель рявкнул: «Стричься!»

Угловая бескоечная камера была оборудована не табуреткой, а стулом, на полу –тряпка, клочки стриженных волос. Мрачное освещение от зарешеченной лампочки и рифленого стекла маленького окна, впрочем. Молчаливая стрижка. Пауза, отрыв машинки от скоблимого черепа и вопросы Максима: «Яйца получил? Съел? Почему же тебя твой Бог (писать ли с заглавной в его устах?) не освободил и ты у нас остался?»

Без скромности скажу, что по жизни у меня накопились несколько импровизированных реплик, приводивших собеседника если не к коллапсу, то к длительной паузе. Но метафизика с теодицеей по ходу скобления щек и головы ошарашили так, что я растерялся и ответ мой оказался и никчемным, и неумным. Об этом бритье осталось противное ощущение…

Странно, но о Пасхах в лагере яркого ничего мало что запомнилось. Обычно Пасхалия совпадала с разлуками с отцом Вячеславом Якобсом, нас разделяло кочевье по разным зонам. Ныне отец Вячеслав – митрополит Корнилий Таллиннский и Эстонский, с которым мы до сих пор остаемся в самом сердечном контакте. А тогда он был молодым священником из русской эмиграции в Эстонии, арестованным в Вологде за религиозную пропаганду в молодежной среде и получивший десять лет. Отец Вячеслав меня, да и многих других очень утешал, исповедовал тайком и причащал, уговаривал не роптать, а молиться, что я и старался делать, готовясь к празднику. Но навсегда в памяти моей осталось полифоническое, тихое красивейшее пасхальное пение галичан-западно-украинцев, конечно, подальше от надзора. Наверняка, лагерное бытие стирает в календаре праздничные дни. И Пасху тоже, хоть и неправильно так говорить. Ведь находясь там, человек старательно лишен всего, подвергнут, если можно так выразиться, очень полными по всем их параметрам постоянными постами.

"Послелагерная Пасха"

Свобода встретила меня в начале февраля в Малоярославце у Трещалиных, родственников Нины Константиновны Бруни, где я получил прописку и смог поехать мартовским норд-остом в домик Нины Константиновны в Судаке. Здесь назло Советам я перевел в толстую тетрадку «Письма немецкому другу» Альбера Камю, но в Москве эту тетрадку украл очевидный осведомитель. Этот текст Камю – наилучшее мне известное определение патриотизма.

Первая Пасха на воле. Еще далеко не в полную силу, но уже начали разгуливаться хрущевские гонения на веру. Великая Суббота мне показала, что страх у людей малость отошел, и в церковь стали ходить мужчины и молодые люди. Но в переулке, ведущем к воротам храма Иоанна Воина, полно пьяни с гитарами, в сторонке – красноповязочники и изобилие милиции. После Пасхи при т. Сталине я был потрясен увиденным и услышанным. Все это потом было замечательно рассказано Александром Солженицыным в его крохотке «Пасхальный крестный ход».

Нас с Ниной Константиновной, Ваней и Марьяной Бруни пропустили не придравшись. Внутри храма было очень тесно. Отец Игорь внешне заметно не изменился, та же сила присутствия. Испытанное мной даже попробовать рассказать невозможно! Всякий отпраздновавший первую послелагерную Пасху это знает.

Крестный ход готовится выйти. Как и раньше, отец Игорь с солеи просит мужчин взяться за руки и образовать для порядка и прохода цепочку. И я, как прежде, протискиваюсь и беру с двух сторон под локоть молодых людей. До возврата Крестного хода думаю: «Как здорово, что молодежь перестала бояться».

Когда у дверей храма заслышалось пение, я стал не вполне музыкально, но с душой подтягивать «Христос Воскресе»! Рядом со мной – молчание. Оглянулся. Молодые люди справа и слева смотрели на меня, без преувеличения, с отвисшей от изумления челюстью. То были внедренные в церковь дружинники.

ПРОДОЛЖЕНИЕ...ПО ССЫЛКЕ

Заказать книгу "Дважды Француз Советского Союза" на OZON.ru http://www.ozon.ru/context/detail/id/30384150/
А также в магазине МОСКВА на Тверской http://www.moscowbooks.ru/book.asp?id=766450
Книжный магазин "Русское Зарубежье" Адрес: Москва, ул. Нижняя Радищевская, д. 2 http://www.rp-net.ru/publisher/partners/kmrz.php

Бертельсманн Медиа Москау https://www.bmm.ru/book/21506.html
Православный магазин ХРАМ И СЛОВО http://www.hramislovo.ru/i_shop/orthodox_books/letters/goods_79498
Книжный магазин РУССКИЙ ПАЛОМНИК http://idrp.ru/buy/show_item.php?cat=11841

Дважды француз Советского Союза
АВТОРЫ→АНДРЕЙ ДЕСНИЦКИЙ

Андрей Десницкий о том, как можно быть русским патриотом и oдновременно настоящим европейцем

Именно так – «Дважды француз Советского Союза» – называется вышедшая в начале октября книга Никиты Игоревича Кривошеина. Внук императорского и врангелевского министра, сын белого офицера, он родился в семье эмигрантов под Парижем в 1934 году. Его отец, боевой офицер, не смог спокойно пережидать немецкую оккупацию – вступил в Сопротивление, добывал ценные разведданные, передавал их союзникам. Был арестован и брошен в концлагерь, из которого его уже на грани гибели освободили американцы.

Живи да радуйся жизни, Победе, возвращению к своей любимой семье? Нет, русский офицер на французской земле не знал покоя, когда его страна разгромила фашизм, когда в нее стали возвращаться многие приметы нормальной жизни, когда она казалась все менее советской и все более Россией… В 1947 году семья Кривошеиных возвращается в СССР, в город Ульяновск. Становится пионером маленький Никита, воспитанный в эмиграции на «Юрии Милославском» и прочих образцах XIX века и однажды сурово выпоротый за провокационное пение «Интернационала» в поместье русской аристократки. А папа-офицер, естественно, становится советским заключенным.

На презентации книги в Доме русского зарубежья сразу после выступления Никиты Игоревича (стройный и энергичный мужчина с ясным и очень критичным умом, с кристальным русским языком, какой теперь на Москве нечасто услышишь) встала его бывшая одноклассница и рассказала, каким заморским принцем казался он тогда ульяновским пионеркам. Но можно представить себе, чем казался ему самому послевоенный Ульяновск.

Фильм «Восток – Запад» с Катрин Денев, кстати, снят отчасти по воспоминаниям его матери Нины Алексеевны.

Мальчик вырос, окончил институт, стал работать переводчиком. Времена уже были хрущевские, СССР нес самую передовую идеологию во все страны мира, и очень были нужны люди, способные пересказать истории про передовых доярок и борьбу за мир на хорошем французском языке. Деньги текли рекой, а что переводить приходилось полную чушь – так это можно привыкнуть. Да и папу к тому моменту уже реабилитировали.

Зато посадили сына после того, как он написал во французскую газету о подавлении будапештского восстания.

Конвой тогда так и шутил: то сына возили на свидание к отцу, теперь отца возим к сыну.

Три года отсидел в мордовских лагерях, где встретился со множеством интересных людей, потом вернулся к прежней работе в Москве. Все время на краю советской системы, которая и обойтись не могла без таких, как он, и доверять им не хотела. То щедро кормила, то строго карала, но никогда толком не знала, что с ними все-таки делать. А в ранние 70-е все-таки выпустила всех Кривошеиных обратно в Париж.

Вот об этом, собственно, и книга, но далеко не только об этом. Она вообще мало похожа на автобиографию: практически ничего не рассказано о жизни Кривошеиных после «второй репатриации» во Францию, а ведь там наверняка было много интереснейших эпизодов, связанных, например, с работой Никиты в качестве переводчика в международных организациях.

Вместо этого он рассказывает о других людях, с которыми были связаны судьбы русской и в особенности православной эмиграции на Западе. Да,

в этой книге очень много говорится о православии, но не совсем о таком или даже совсем не таком, о каком мы слышим в последние годы.

Это, например, история матери Марии Скобцовой, русской монахини из Парижа, с которой Игорь Кривошеин когда-то вместе действовал в Сопротивлении и которая погибла в концлагере в Страстную пятницу 1945 года, накануне освобождения. Мать Мария канонизирована Константинопольским патриархатом, да и трудно было бы этого не сделать: вот уж кто действительно по заповеди отдавал собственную жизнь «за други своя», и не только в концлагере, но и задолго до того, кормя голодных и одевая раздетых во время депрессии тридцатых.

Но какая неудобная святая! Монахиня – а жила в миру, была человеком эмоциональным до страстности, даже курила, не строила монастырских стен, не писала благочестивых книг… Кривошеин не столько рассказывает о самой матери Марии (это до него прекрасно сделал еще один русский европеец – покойный священник Сергий Гаккель), сколько вспоминает о том, как ее имя возвращалось в российскую историю и как это было непросто.

Еще один важнейший эпизод, о котором идет речь в книге, связан с дядей автора, епископом Василием Кривошеиным, четверть века окормлявшим русские приходы в Бельгии (о нем вообще очень много говорится в книге, и неудивительно, это одна из самых заметных фигур в новейшей истории зарубежного русского православия).

В 1974 году был выслан из СССР Солженицын. Естественно, в советской прессе прозвучал целый хор голосов в поддержку этой «высылки отщепенца», присоединился к ней и голос одного митрополита РПЦ, не так уж и важно какого. Был ли это вынужденный шаг ради самосохранения? Или уже привычка поддерживать все, что исходит от власти? Владыка Василий немедленно отозвался своим собственным письмом, в котором дал совершенно иную оценку этому решению. Да сколько таких текстов было в жизни владыки Василия, он отзывался протестом на каждое ущемление свободы слова среди верующих в СССР…

Промолчать – значит предать истину. Но с другой стороны, как не впасть в политиканство, как ограничиться критикой конкретных неправосудных действий, не превращая ее в борьбу со всей советской властью, которой его бельгийская епархия в любом случае неподотчетна?

Где эта грань между совестью и партийностью?

Дядя и племянник обсуждали в письмах в том числе и это, и переписка приведена в книге.

Россия, как известно, страна, в которой за десять лет меняется абсолютно все, а за сто лет ничего не меняется. И книга Никиты Кривошеина, посвященная нескольким историям из частной жизни середины XX века, вдруг оказывается совершенно актуальной для России 2010-х годов.

Как все это знакомо:

патриоты стремились в русский Симбирск, а оказались в советском Ульяновске, а потом и вовсе за решеткой...

Или эта история про специалистов, которых система не терпит, но обойтись без них тоже не может, а потому покупает, – разве это не про наше время?

«Мы и русский патриотизм» – так называется беседа, которая состоялась у Никиты Кривошеина со студентами МГИМО в 2005 году. Как можно быть русским патриотом и одновременно настоящим европейцем? Хорошо, что наши будущие дипломаты смогли хотя бы в том конкретном случае убедиться, что такое бывает. И когда внешнюю политику нашей страны будут определять те, кто присутствовал на той встрече, может быть, она будет более взвешенной и продуктивной.

И то же самое касается европейского и при этом вполне русского православия и многих других тем, затронутых в книге. Впрочем, что книга? Один вид этого светлого и бодрого человека, Никиты Кривошеина, заставляет задуматься, какой не только «могла бы быть» Россия, но какой она была и остается – пусть даже с электоральной точки зрения такая Россия пренебрежимо мала.

Никита Кривошеин — Француз Советского Союза
Мария Строганова | 12 ноября 2014 г.
Никита Игоревич Кривошеин – русский переводчик и писатель, общественный и политический деятель русской эмиграции, Кавалер ордена Святого Даниила III степени. Никита Кривошеин приехал в Москву на презентацию своей книги воспоминаний «Дважды француз Советского Союза» – мужественное и честное свидетельство о прошлом, о трудных страницах истории России и русского народа. В интервью «Правмиру» Никита Игоревич рассказывает о жизни, родных, тяжелых страницах истории своей семьи.

Источник: Православие и мир

3Долой светлое прошлое! Да здравствует человеческое будущее!"
СВЕТЛАНА СОЛОДОВНИК

В нижегородском издательстве «Христианская библиотека» вышла новая книга постоянного автора «Ежедневного журнала» Никиты Кривошеина «Дважды француз Советского Союза». Это сборник мемуаров, выступлений, интервью, публицистики. Материал самый разный, и трудно было бы собрать его воедино, если бы не настойчиво повторяющаяся мысль: пишу не потому, что не могу преодолеть зуд писательства, а исключительно в надежде, что «эти тексты хоть в коей мере помогут приобретению иммунитета ''от граблей'', от неумного нежелания отторгнуть навсегда ужас тоталитаризма».

А ужасов тоталитаризма семье Кривошеиных пришлось хлебнуть в полной мере. Его отец, сын царского министра и штабс-капитан белой армии, оказавшись после революции во Франции, не порывает связей с Россией. Он активно включается в работу Русского общевоинского союза, ставившего своей целью борьбу с коммунизмом, в первую очередь — с коммунистическим режимом на родине. Однако Вторая мировая заставляет его пересмотреть позицию: моя страна, права она или не права — этот принцип становится ведущим для Игоря Александровича. Он примыкает к движению Сопротивления, будучи главным инженером на заводе, который выполнял немецкие заказы, добывает оперативные сведения для союзников по промышленному направлению.

Летом 1944-го дело кончается провалом, арестом, пытками и отправкой сначала в Бухенвальд, а затем в Дахау. Из лагеря Кривошеин-старший освобожден американскими войсками почти в самом конце войны в полуживом состоянии....ДАЛЕЕ ПО ССЫЛКЕ

В интернет-магазине центра «Белое Дело» появились в продаже книга Н. Кривошеина «Дважды француз Советского Союза» и «Пасхальный свет на улице Дарю. Дневники Петра Евграфовича Ковалевского 1937–1948 годов».

Нижегородское издательство «Христианская библиотека»

Советский XX век — один большой вопрос. Новая книга Никиты Кривошеина — это попытка ответить на него, попытка, основанная на опыте жизни как в эмиграции, так и в Советском Союзе.

«Дважды француз Советского Союза» — это не только воспоминания: собственно мемуарной прозе отведена только первая часть книги. Это еще и рефлексия о судьбе России в XX веке. В третьей части — выступления, интервью, публицистика, объединенные одной темой: почему подлинная Россия в какой-то момент была подменена подделкой, симулякром? Почему возник вместо русского человека феномен зиновьевского homo soveticus? По какой причине истинная русская культура была изгнана из страны, оказалась в рассеянии, а на родной почве выросло нечто чуждое и странное? Никита Игоревич называет время, начавшееся со смертью Сталина и не завершившееся до сих пор, «переходным периодом»: он считает, что мы вот уже несколько десятилетий живем в состоянии неопределенности, подвешенности, что мы никак не можем определиться со своим прошлым: каким оно было для нас — славным или позорным, достойным восхваления или осуждения. Сам Никита Игоревич, конечно, считает, что без однозначного осуждения большевистского наследия Россия никогда не выйдет на правильный путь развития.

Еще один раздел книги посвящен людям русской эмиграции. Никита Игоревич рассматривает их в любопытном ключе. Он «прикладывает», например, фигуру матери Марии Скобцовой к виртуальной карте советского социума и показывает всю разницу человеческого, душевного материала. Он аргументировано показывает, что мать Мария была готова вернуться на Родину, хотя прекрасно знала (прежде всего, от «русско-советских зеков Равенсбрюка») о том, как там обстоят дела, — иллюзий у нее не было. И не без некоторой горькой иронии пишет: «Но более чем вероятно, что если бы страшный исход в Равенсбрюке миновал, то м. Мария воспользовалась бы Указом ("репатриационный" Указ Президиума Верховного Совета от 14 июня 1946 г. — Прим. ред.)… Только Божий Промысел избавил бы в таком случае ее телесную жизнь от конца, быть может, столь же страшного, как тот, что ей было дано принять: в нацистском лагере было "утешение" небесполезной борьбы с чужими, врагами Божьими и родного народа. В Тайшете или Караганде был бы абсурд гибели от как бы "своих"... "Органы" бы воздали матери Марии причитаемое за политическое прошлое, за статейки в эмигрантских журналах и газетах, обязательно пришили бы связь с "сионизмом", а поскольку она выжила в Равенсбрюке, обвинили и в сотрудничестве с Гестапо... Ну а тогдашнее руководство РПЦ и пальцем бы не шевельнуло, чтобы попробовать заступиться за странную монашенку из Франции с обновленческим колёром, к тому же и не канонически странствующую...»
ПРОДОЛЖЕНИЕ по ссылке

Радио "Град Петров" о книге "Дважды француз Советского Союза"

О книге Никиты Кривошеина «Дважды француз Советского Союза» рассказывает Кирилл Александров
Слушать можно по ссылке VK

Уважаемый Никита Игоревич, я послушала передачу о вашей книге по радио Град Петров. Очень понравилось как рассказывает К.Александров. Насколько мне известно он историк, написал много о Белом движении. Но я бы хотела купить вашу книгу. Посмотрела в интернете и увидела что на OZON ее уже нет. Можно заказать через Германию, но она очень будет дорого стоить для меня. Мой знакомы купил вашу книгу в Париже в магазине Имка Пресс, это было дней десять, перед праздниками. Потом я позвонила и мне сказали что больше нет, все продали. Как быть? Посоветуйте пожалуйста. С уважением Татьяна

Татьяна, с Праздником! "РО" решила опубликовать ваш комментарий, потому что я получал уже много вопросов о книге "Дважды француз" - где её можно купить?

Я не занимаюсь расспространением книги, это привилегия издательства и книжных магазинов. У меня самого только 10 авторских экз...увы. Думаю, что если книга уже была в ИМКЕ, то им можно позвонить и заказать. В России она продается в книжном магазине Дома Русского Зарубежья ( на Таганке), об этом мне говорили друзья, и конечно можно купить в церковных лавках и через интернет. Успехов Ваш НК

Наталья ИВАНОВА


Никита Кривошеин — абсолютный герой романа и кинофильма-триллера, — впрочем, один, «Восток — Запад», уже был снят (хотя режиссер обошелся без ссылки на историю семьи Кривошеиных) и пользовался успехом. Жизнь его полна неожиданных и порой страшных поворотов — послевоенная эмиграция с родителями-эмигрантами из Франции в СССР, арест и приговор отцу, Лубянка и лагерь сыну; возвращение во Францию… И здесь, в книге, он о них написал — с искренностью, откровенностью и доброжелательством, несмотря на все ужасные, не найти другого слова, испытания, выпавшие на долю этого русского европейца и его родных.

Доброжелательность, порою ироническая, растворена в самом стиле и духе письма: «В ночь на 25 августа 1957 года меня приглашает в гости Лубянка…».

Впечатление от книги — не печальное (в связи с ужасами), а радостное, даже оптимистическое. Бывает и такое преодоление обстоятельств, прежде всего благодаря психологическому их неприятию, молодому отрицанию. Никита Кривошеин изначально не стал соглашаться с предложенным, с вынужденным — и этим выиграл свою жизнь.

А ведь как это было — парадокс. Вот на той же Лубянке, во внутренней тюрьме: процесс усвоения тюремных подробностей вызывает из памяти… строки Пастернака. «Но жизнь, как тишина осенняя, подробна… Всесильный бог деталей» — и «чувственное восприятие зэка есть сумма подробностей и мелочей». Высокая культура и камерная молитва спасают и в узилище. А еще находчивость: определить час по бою — ведь они близко — кремлевских курантов… И все это происходит тогда, когда самого Пастернака начинают терзать собратья-писатели. Да, недаром Кривошеин не скажу чтобы шутит, когда замечает, что вместо слова (эренбурговского происхождения) «Оттепель» студенты МГУ (его, разумеется, круга) говорили — «Слякоть».

Взбудораженный слух молодого человека отмечает в Лубянской тюрьме «несистемные шумы» — курлыканье голубей, постукиванье ворон клювами. Так и на свободе — он отмечал все «несистемное». Первую послелагерную Пасху — в храме Иоанна Воина, что на Якиманке (кстати, там, наискосок от резиденции посла Франции, позже венчалась прекрасная франко-русская пара — Ольга и Пьер Морель).

По страницам книги Никиты Кривошеина разбросаны замечания существенные, но поданные как бы ненастойчиво, без поднятого указательного пальца. И празд­ник-то нам хорошо бы устроить 21 августа, он реально подкреплен ближней историей, созданием новой России (1991). А ведь в России все большее распространение получает идея, что 21 августа и иже с ним означали «геополитическую катастрофу». Вот такая книга.

Настоящая публикация - текстовое постраничное электронное воспроизведение книги (или статьи), изданной в 2016 году.
Место издания: Нижний Новгород.
Издатель: «Христианская библиотека».

ISBN: 978-5-905472-44-2
Количество страниц: 416 + Фотографии